Потрясающая эта история произошла в далёкие уже семидесятые годы двадцатого века в одном из сёл Донетчины. Название села мне, к сожалению, неизвестно.
Жила семья: муж, жена и дочь-школьница. Назовем их Горюновы. Жили небедно. Работали в колхозе, хозяйство держали приличное. Любили, вроде бы, друг друга. А счастья не было.
Беда была в том, что хозяин частенько напивался до невменяемости. И тогда становился агрессивным, ревнивым и нетерпимым, да еще и жестоким.
Нередко мать с дочерью спасались бегством, ночевали у родственников или соседей.
Впрочем, дочку отец очень любил и никогда не бил, — даже в нетрезвом состоянии. Но девочка жалела мать и, поддаваясь материнским просьбам, проявляла солидарность, часто убегая вместе с ней.
Если поёт во всю глотку — надо бежать из дому.
В тот вечер они занимались своими делами — мать по хозяйству, дочь уроками. А сами прислушивались: не слышно ли знакомого пения на улице. Если поёт во всю глотку, значит надо хозяйке бежать из дому огородами.
За делами они, как часто бывало, прозевали приближение пьяного хозяина и услышали, когда тот ревел свою песню на подходах ко двору. Мать схватила кофточку:
— Побежали быстрей, Оксана!
— Не могу мам… — отозвалась виновато дочка от своего столика. — Уроков на завтра много. Ты беги, меня он не тронет. Не бойся, я ж не сама, а с Матерью Божией остаюсь, — показала она на икону, висевшую над столом.
— Ну, ладно, я побегу… — суетливо и, в свою очередь, тоже виновато сказала мать и, хлопнув дверью, мелькнула за окном.
Через минуту-другую в дом ввалился пьяный отец.
— Где мамка?! Сбежала, падлюка!? Ну ничего, я ей всё равно устрою! А ты, доця, чем занимаешься? Уроки делаешь? Ну делай, делай, я тебе не буду мешать.
Он ушел на кухню, загремел там кастрюлями — ел. Потом опять зашёл к дочери:
— А где мамка? Смылась? Ну я ей всё равно… А ты, Оксанка, шо делаешь? А, ну делай, не буду тебе мешать!…
Но бес крутил несчастным пьяницей вовсю: уж очень хотелось сделать какую-нибудь пакость жене, — прямо невмоготу.
— Во! — подскочил он радостно от пришедшей в башку идеи.
Схватил острые ножницы, подставил стул, полез на него:
— Щас я мамкиной иконе глаза выколю! Будет знать, паскуда-мамка, как… это самое…
На слезы дочери и робкие ее мольбы не делать этого отец внимания не обращал.
Раскрыв острые ножницы, он победоносно ткнул Божией Матери в один глаз, сладостно провернул там острый конец. Потом тоже проделал со вторым глазом.
Не успел он после экзекуции сложить ножницы, как за спиной истошно, словно ошпаренная кипятком, закричала вдруг Оксана.
Схватившись руками за глаза, она сидела на полу и, мотая головой, рыдала от какой-то, по-видимому, нестерпимой боли.
— Что с тобой, доченька?! — с ужасом смотрел на нее мгновенно протрезвевший отец, боясь услышать то страшное, о чем он уже догадывался.
— Глаза! — громко рыдала дочь. — Режет глаза! Я ничего не вижу!
По нормальной человеческой логике этого не могло быть. Но он уже знал, что дочь ослепла по его вине.
Это он, пьяная мразь, выколол глаза единственному своему чаду, которое он, как ему казалось, любил больше всего на свете.
Хотя он даже не притрагивался к ней этими ножницами.
И ничем уже нельзя ей помочь, — ничем.
А дочь кричит так, что скоро прибегут соседи, а потом и жена… И…
И тогда он пошел в сарай и повесился…
Мужа хозяйка похоронила и остались они вдвоем со слепой дочерью. Медики ничем помочь не смогли, глаза девочки были безнадёжно повреждены острым предметом, — они и в самом деле были словно выколоты, хотя их никто не выкалывал.
Знающие люди посоветовали матери искать Божьего человека, способного вылечить икону Божией Матери. Оказывается, и такое возможно.
Тогда дочь прозреет.
Два года ездила мать по церквям, соборам и монастырям.
После возвращения из поездок говорила соседкам и знакомым:
— Что творится, бабоньки! Вырождается и теряет силу церковь! Раньше, говорят, были старцы великие, умеющие исцелять человека даже на смертном одре… А сейчас нет их по грехам, говорят, нашим и церковным!…
Да, немало повидала и услыхала женщина всякого, но помочь ей в исцелении иконы и дочери — никто не мог.
Но Отец Небесный и Матерь Божия услышали молитвы страдающей матери. В каком-то отдаленном скиту нашла она старца, который согласился помолиться об исцелении иконы с выколотыми у Богоматери глазами.
— Хорошо, мать, — выслушав ее рассказ, внимательно взглянул на исстрадавшуюся женщину бородатый старец, — я помолюсь об исцелении иконы и твоего чада. Но при одном условии: ты будешь молиться со мной, не выходя отсюда, столько, сколько будет нужно. Ты согласна?
Мать, конечно, согласилась.
И они начали молиться.
Вначале старец указывал ей то в одной, то в другой книге нужные молитвы, и она горячо, со слезами, творила их вместе со старцем. А потом она молилась вместе с ним уже без чтения напечатанных текстов.
Она потеряла ощущение времени, словно воспарила в мир иной, ангельский. В чудный мир Божественной благодати, где душа парит в неземном блаженстве, не нуждаясь ни в пище, ни во сне, ни в иных естественных для плоти потребностях.
В какой-то момент увидела яркий, не ослепляющий свет, ощутила благоуханный запах роз и прилив удивительной, ни с чем несравнимой радости. До нее четко доносился голос старца, который с кем-то разговаривал.
Но голоса его собеседника она не слышала, не понимала смысла слов старца.
Пришла она в себя от лёгкого прикосновения руки старца.
— Видела, матушка, Царицу Небесную?! — радостно спросил он, словно источая тот благодатный неземной свет. — Нет? Ничего-ничего, душа твоя видела и беседовала с нашей Небесной Заступницей и Целительницей. Матерь Божия благословила икону на исцеление. Приедешь домой, пригласи соседей-односельчан и прочитай с несколькими из них вот эти молитвы. Верь всем сердцем в милосердие Божие и дочь исцелится.
На прощание старец спросил у нее с улыбкой:
— Как думаешь, матушка, сколько мы с тобой молились?
— Думаю, часа три… Хотя я смогла бы еще столько же молиться. Такую радость и благодать никогда еще не испытывала, — ответила радостно мать и смущенно добавила. — Колени совсем не заболели, хотя дома я не могла больше пятнадцати минут на них выдержать.
— Насчет радости и благодати это ты верно заметила, матушка! — подтвердил старец. — Только молились мы с тобой не три часа, а три дня и три ночи. Трое суток, выходит!
— Как?! — потрясенно выдохнула мать и зачем-то выглянула в окно, где набирал силу очередной летний день. — Неужели трое суток: без еды, питья, сна, даже без туалета?! А откуда тогда столько радости и энергии?
— А от Бога, милая моя, от Бога! — счастливо засмеялся старец. — Всё ведь от Него…
Когда она взяла в руки икону, то увидела, что дырочки от проколов на глазах Божией Матери заметно уменьшились, но не исчезли.
Мать вопросительно взглянула на старца…
— Сделай так, как я сказал! — твердо ответил он. — И не теряй веры.
Вернувшись домой, мать так и сделала. Собрала десятка два живущих поблизости односельчан. С несколькими из них прочитали вслух отмеченные старцем молитвы. Когда закончили последние из них, — воцарилось молчание.
И вдруг пронзительно, как от острой боли, закричала дочь, а потом радостно:
— Ма-ма! Ма- ма…Вижу, мамочка, вижу!
Плакали и обнимались мать и дочь, плакали и обнимались и те, кто читал молитвы, да и у всех присутствующих глаза были мокрыми от слез.
Дырочки от проколов в глазах Божией Матери на иконе тоже безследно исчезли.
Александр Бойко