Розалия родилась в Киеве в 1876 году. После смены календаря с юлианского на григорианский её день рождения стал приходиться на первое апреля. Но всем, кто когда-либо встречался с ней — неважно, друзья это были или враги, — было не до смеха.

Она родилась в семье преуспевающего киевского купца Самуила Залкинда. Её отец был одним из самых богатых людей Киева, владел прекрасным и большим доходным домом и одним из крупнейших галантерейных магазинов. Розалия была любимицей семьи, родители в ней души не чаяли, она не знала никаких тягот и лишений. Семья регулярно путешествовала, и ещё ребёнком она успела пожить практически во всех странах Европы. Но, несмотря на атмосферу вроде бы беззаботного детства, Розалия была достаточно странным ребенком. Не по годам серьёзная, всегда непреклонная, с поджатыми губами и пристальным, злым взглядом.

Окончив курс киевской женской гимназии, она решила уехать в Европу. Деньги в семье водились, так что выбор дочери был одобрен. Она поступила на медицинский факультет Лионского университета во Франции, но вскоре вернулась обратно.

«Меньше всего она вспоминала, что она женщина», — писали о ней в официально одобренных партией биографиях. Действительно, в девушке не было совсем ничего женского. Пока её ровесницы флиртовали с мальчиками, мечтали о детях и семье, о путешествиях и прекрасных принцах, Розалия думала о том, как бы уничтожить мир, что вокруг. В 17 лет она ушла в революцию и подчинила всю свою жизнь её интересам. Но единомышленников она нашла не сразу. Одни казались ей излишне наивными, вторые — бестолковыми, третьи — романтичными. Только сойдясь с марксистами, она увидела в них родственные души. У них, как казалось, были готовые рецепты, как уничтожить старый мир и воздвигнуть на его руинах новый, по своим правилам.

В 20 лет она вступила в РСДРП, став одной из тех, кого потом принято было называть старыми большевиками. С тех пор её жизнь неразрывно была связана с партией. (Вплоть до Октябрьской революции эта женщина нигде официально не работала. Питание, жилье, поездки за границу для распространения пропаганды и нелегальной литературы оплачивались из партийной кассы — ред.)

Розалия взяла себе псевдоним Землячка. На самом деле это был лишь один из её партийных псевдонимов и подставных фамилий. Но он закрепился за ней уже позднее, просто потому что другие звучали бы совсем уж странно. Всё же Розалия Осипов — это как-то чересчур. Все принимали бы её за мужчину. А Розалия Демон слишком вызывающе. Так за ней и закрепился самый нейтральный из её псевдонимов — Землячка.

Землячка никогда не была выдающимся оратором и уж тем более идеологом или теоретиком. Хотя для последнего вполне годилась: у неё было хорошее образование, и она была не глупа. Вся её работа в большинстве случаев заключалась в том, что она выступала особо доверенным связным между ячейками партии в Российской империи и руководством партии, обосновавшимся в Европе.

Землячка приезжала в Европу, встречалась с Лениным, получала от него инструкции для ячеек партии в России и иные распоряжения. После этого ехала в Россию, размахивала ленинским мандатом, устраивала разнос нерадивым однопартийцам, ультимативно доносила до них распоряжения Ильича и ехала обратно в Европу. На этот раз с отчётом. Снова встречалась с Лениным, без прикрас рассказывала ему о положении дел, докладывала о виновниках неудач и ошибках на местах и затем снова возвращалась в Россию с инструкциями Ленина. Работа надсмотрщика-ревизора была настоящим коньком Землячки, это была её стихия.

Иногда её направляли на руководящую работу. Впрочем, ненадолго. Фактически всё сводилось к тому, что Землячка приезжала в проблемную партийную организацию и наводила там порядок. Так, как умела. Получалось без сбоев, уже через несколько дней самые брутальные мужчины трепетали перед ней, а самые недисциплинированные — вскакивали по стойке «смирно» в её присутствии.

Розалия была настоящей мечтой мазохиста. У неё получалось доминировать, как ни у кого в партии. Даже Сталин, человек, чья воля к доминированию не вызывает сомнений, на публике предпочитал играть роль доброго дядюшки. Всегда интересовался, как дела, кому чем помочь и т.д. Землячка выглядела так, что увидевшие её издалека товарищи старались обойти или как-нибудь прошмыгнуть мимо, чтобы не оказываться под пристальным взором её глаз.

В 1917 году вслед за Петроградом революция произошла и в Москве. Юнкера заняли оборону в Кремле, в городе шли бои. Московская партийная организация была настроена довольно миролюбиво. Члены её склонялись к тому, чтобы договориться с юнкерами и обеспечить им выход из города в любом направлении в обмен на прекращение стрельбы.

Узнавшая об этом, Землячка с группой сторонников явилась на заседание военно-революционного комитета, где заседали руководители восстания. Там как раз выступал Смидович, бывший в партийной иерархии гораздо выше Землячки. Без лишних сантиментов темпераментная революционерка попросила у Смидовича слова и заявила ему, что Смидович виноват в том, что революция в городе ещё не победила и его необходимо расстрелять. А все силы большевиков бросить на штурм Кремля, пусть даже его придётся сровнять с землёй. А если комитет не поддержит это предложение, он будет арестован в полном составе.

В комитете собрались бывалые люди, прошедшие тюрьмы, но ни один не рискнул возразить разъярённой фурии, кроме Розенгольца. А Землячка уже мчалась на реквизированной машине к Кремлю, где собирались революционные солдаты. Там она сурово отчитала их за малодушие и трусость. Солдаты не желали крови и хотели отпустить пленных юнкеров, однако Землячка строжайше запретила им это делать. «Не спешите карать, но не спешите и миловать своих врагов», — прокричала она им.

В 1918 году Землячку направляют в 8-ю армию Южного фронта, где она становится начальником политотдела. Следит за неукоснительным соблюдением партийных распоряжений, за солдатами и командирами. Армия оказалась на редкость терпеливой и выносила нрав Землячки достаточно долго. Но, в конце концов, восстал почти весь Реввоенсовет Южного фронта. Смилга и Сокольников слали в Москву тонны жалоб, в которых писали, что не намерены больше терпеть эту «чёртову бабу», и требовали немедленно отозвать её в Москву и поручить руководить какой-нибудь прачечной. В конце концов, им удалось добиться её отзыва. Но Землячке благоволил лично Ленин, который ценил её именно за совсем не женскую доминантность. Как только на неё накопилось критическое количество жалоб, Ленин вызвал её в Москву. «Ну, рассказывайте, как вы там свирепствовали», — обратился он к ней. А выслушав, решил отправить в политотдел другой армии — 13-й.

Там её деятельность не претерпела никаких изменений. Землячка была всё так же беспощадна и к врагам, и к соратникам. Писатель Лев Овалов, позднее ставший её официальным биографом, так вспоминал о первой встрече, которая как раз состоялась в 13-й армии: «Это было незабываемое впечатление! Мне приходилось видеть до революции строгих учёных дам — педагогов, врачей, искусствоведов, и вот передо мною была одна из них. Начальнику политотдела доложили обо мне, она повернулась, хотя у меня до сих пор сохранилось ощущение, будто какая-то незримая сила сама поставила меня перед нею. Повернулась и… поднесла к своим близоруким глазам лорнет. Первое слово, услышанное мною из её уст, было «расстрелять».

В конце войны её перебросили в Крым, где она помогала зачищать полуостров от оставшихся там политических и классовых врагов партии. В итоге в Крыму устроили такую мясорубку, что даже у бывалых партийных товарищей волосы на голове встали дыбом. Султан-Галиев, отправленный в Крым с проверкой, прислал в Москву полный негодования отчёт. В нём говорилось: «Тов. Самойлова (Землячка) — крайне нервная и больная женщина, отрицавшая в своей работе какую бы то ни было систему убеждения и оставившая по себе почти у всех работников память «аракчеевских времен». Не нужное ни к чему нервничание, слишком повышенный тон в разговоре почти со всеми товарищами, чрезмерная требовательность там, где нельзя было ей предъявлять её, незаслуженные репрессии ко всем тем, кто имел хотя бы небольшую смелость «сметь своё суждение иметь» или просто «не понравиться» ей своей внешностью, — составляли отличительную черту её «работы»… Буквально все работники дрожали перед ней, не смея ослушаться её хотя бы самых глупых или ошибочных распоряжений».

Впрочем, Землячка была далеко не единственным действующим лицом в Крыму. Значительную роль в организации террора играли Кун, Пятаков, Реденс, Михельсон, Гавен, Евдокимов. То, что фигура Землячки заслонила собой всех остальных, является скорее следствием имиджа этой неистовой революционерки, абсолютно беспощадной и к товарищам, и к врагам.

Тем не менее, как уже говорилось, Ленин Землячку ценил. Она стала первой женщиной, награждённой орденом Красного знамени. Сама Землячка также всегда поддерживала ленинскую линию, за исключением двух случаев. В 1918 году она вместе с левыми коммунистами выступила против заключения Брестского мира, считая, что мир с немцами будет означать крах надежд на мировую революцию. И что революционную войну в интересах мирового пожара надо продолжать.

Второй раз она пошла против Ленина в 1919 году, примкнув к военной оппозиции (к ней был близок Сталин). Они отстаивали «партизанщину», выступали против создания единой и централизованной регулярной армии в пользу партизанской и добровольческой. Они также были против привлечения военспецов из числа дореволюционных офицеров.

В дальнейшем, когда про Землячку надо было сказать что-то хорошее (а сделать это было не так-то просто), обычно вспоминали, что она была одной из самых верных последовательниц Ленина. Они даже умерли в один день, правда, с разницей в 23 года.

Секретарь Сталина Борис Бажанов позднее писал, что в 8-й армии Землячка «славилась расстрелами и всякими жестокостями». Большевик Костицын, ещё до революции некоторое время живший вместе с Землячкой в Париже, вспоминал: «Её достоинства хорошо известны. Её невозможный характер — тоже. Недаром на Таммерфорсской конференции Лядов как-то сказал: «Мне ночью снился нос Землячки, значит, будет склока». Так оно и случилось».

В партии большевиков того времени были две самые видные женщины (не считая Крупской, которая всё же была отдельным случаем): Розалия Землячка и Александра Коллонтай. Они были почти ровесницами, но при этом полными противоположностями друг другу. Менявшая, любовников, как перчатки, Коллонтай, выступавшая за сексуальное и прочее раскрепощение, и Землячка, замкнутая, сухая и совсем не похожая на женщину по своему характеру. Неудивительно, что они на дух не переносили друг друга.

Землячка одинаково отчитывала и рядовых сотрудников, и наркомов. Маршал Пересыпкин вспоминал, как на одном из заседаний правительства Землячка стала распекать наркома военно-морского флота. Тот попытался оправдаться, что вызвало у неё негодование. Она встала и резко сказала: «Я уже очень старый человек. Наверное, после моей смерти мне на Ново-Девичьем кладбище поставят памятник. Я убедительно прошу, напишите на нём, что вот этот человек отнял у меня пять лет жизни».

Впрочем, здесь она ошиблась. Похоронили её в Кремлёвской стене.

В молодые годы Землячка ещё ощущала себя женщиной в какой-то степени. Но, после того как революционерка Засулич высмеяла её, обнаружив у неё косметичку (надо сказать, что, по воспоминаниям соратников, Засулич ходила нечёсаная, немытая и в рваной одежде. И не потому, что не было денег, а просто ей всё это было не нужно), она решила сосредоточиться на революции.

Тем не менее, она дважды вступала в брак. Оба брака продлились всего несколько месяцев и их подробности неизвестны. В первый раз она вышла замуж за некоего Берлина, второй раз за Самойлова. Последнюю фамилию она носила до конца жизни. Даже советские биографы гадали, по какой причине она вступила в брак. Догадки выдвигались разные, но все были уверены, что точно не по любви. По их мнению, этой железной леди было попросту неведомо такое чувство. Во всяком случае, применительно к людям. В том, что она любила партию и революцию, никто не сомневался.

Хотя большинство в партии побаивались доминантной и беспощадной дамы, известны как минимум два человека, с кем она имела близкие отношения. Первым был Иван Папанин, будущий знаменитый полярник, а в то время молодой сотрудник Крымской ЧК. Он исключительно хорошо отзывался о ней в мемуарах, называл своим ангелом-хранителем, а она оказывала ему протекцию. Правда, в итоге Папанин оставил службу в ЧК после того, как оказался в психбольнице с «крайне нервным истощением».

Вторым был писатель Александр Фадеев. Тоже совсем ещё молодой в тот момент. Они пересеклись в Ростове и сблизились. Фадеев каждый день бегал к Землячке, читал ей вслух главы своего романа «Разгром». Землячка их рецензировала и вносила правки. И Папанину, и Фадееву на тот момент было чуть за 20. Землячке — далеко за 40.

Впрочем, нет убедительных подтверждений того, что связь между ними носила любовный характер. Однако стоит отметить, что даже просто дружеские отношения с кем-то уже были для Землячки редчайшим исключением.

Никогда в жизни у неё не было друзей и близких людей. Выглядела она всегда одинаково: бледная, худощавая женщина, с высоким лбом и зачёсанными в пучок волосами, пристальным и пронизывающим взглядом через пенсне или лорнет. Всегда замкнутая, говорила она сухо, улыбалась очень редко. Её не любили ни враги, ни соратники. Даже её биограф Овалов в официально одобренной партией биографии вынужден был признать: «Любить её в том сентиментальном смысле, как это обычно понимается, будто и не за что».